Георгий Розов,
Профессиональный фотограф и журналист с 1972 года. Окончил журфак МГУ.
Начинал в старом советском «Огоньке». Много ездил по стране.
Впечатления от этих поездок и фотографии сделанные за тридцать лет
превратились в причудливую смесь из практических советов начинающим
фотографам и описания веселых или грустных историй из жизни героев
новорожденной книги, которая будет представлена читателям в одном из
ближайших номеров.
Мы живем в домах со стеклянными
окнами, ездим в остекленных машинах, летаем в самолетах со стеклянными
блистерами, в музеях любуемся картинами и фотографиями, упрятанными под
стекло, кормим рыбок в стеклянных аквариумах, смотрим на мир сквозь
стекла очков. Застекольная жизнь бликами, двойными ореолами, грязными
стеклами, зеркальными и тонирующими пленками, отражениями словно
сопротивляется фотографу и, если хочешь пробиться сквозь эти редуты —
надо изучить противника и использовать его силу в своих целях.
Каждый
раз, снимая стекло, я вынужден, словно натасканный на дичь терьер,
делать стойку. Еще в самом начале профессиональной карьеры я получил
такой наглядный урок. Меня пригласили в зеркальную мастерскую сделать
каталожную съемку вставленных в рамы зеркал. Директор показал пачку
фотографий, сделанную, по его словам, знающим любителем. Этот человек
светил изделия так, словно снимал матовые стены. Рамы на снимках
выглядели вполне прилично, а зеркала смотрелись как черные дыры. Этот
любитель забыл про законы поведения света в стеклянных поверхностях.
Кстати, не только в стеклянных. Ему надо было построить освещение так,
чтобы на раму и на то, что отражалось в зеркале, падало примерно равное
количество света. А если бы он не поленился построить кадр так, чтобы в
зеркале отражался ровный лист матовой бумаги, картинка для каталога
была бы просто идеальной и директор мастерской наверняка бы остался
довольным. Сколько
раз мне приходилось отговаривать клиента, который просил сделать свой
портрет на фоне остекленных книжных полок! Я видел отражения интерьера
в этих стеклянных поверхностях, а клиент только красивые корешки книг.
Я учитывал коварный нрав стеклянных поверхностей, а клиент о нем не
знал. Как-то я подобрал на даче осколок бракованного свилеватого
стекла. Смотреть через него очень интересно: предметы причудливо
ломаются, растягиваются, изгибаются, местами теряя привычный облик, а
местами сохраняя очертания. Я тогда увлеченно снимал вечернюю Москву и
немедленно пустил новоявленный фильтр в дело. На один штатив я ставил
камеру, на второй — закреплял фильтр. Вскоре мне захотелось большего
разнообразия, и я стал поливать фильтр из пульверизатора. На снимках
появились романтические пятна. В зависимости от того, куда наводилась
резкость, они могли быть то круглыми, то многоугольными, повторяющими
форму лепестков диафрагмы объектива. Свилеватое стекло я использовал не только для съемки архитектуры. Два
снимка парочки влюбленных были сделаны сквозь то же самое стекло,
которое на этот раз мне пришлось держать в левой руке, снимая одной
правой. В зависимости от количества воды на поверхности, от величины
капель, от расстояния между стеклом и объективом картинки получались
очень разными. Капельки воды на стекле — неистощимый кладезь сюжетов
для красивых, немного грустных картинок. Как-то я снял серию
полуабстрактных фотографий мокрого стекла, подсвеченного ночными
рекламными огнями. Потом, во время заказной съемки ночного освещения
московских улиц, наткнулся на старинный красный автомобильчик в
Столешниковом переулке. Фантазия и владение навыками работы со слоями
фотошопа превратили две картинки в одну новую. В
Париж я попал в очень дождливую погоду. Все время шел дождь, то очень
сильный, то моросящий: но фотографировал я, не переставая. Застекольное
положение этому отнюдь не мешало. В Лувре, например, пришлось снимать и
через двойные, иногда не совсем чистые окна. Надо было найти не только
более или менее прозрачный кусочек стекла, но и все время следить за
тем, чтобы мое собственное отражение не испортило фотографию. Снимать
изнутри застеколья, по-моему, довольно просто. В помещениях обычно
освещенность ниже, чем снаружи, и потому зеркалят стекла не очень
сильно. Главное препятствие — это грязные окна. Грязь размывает
изображение, поэтому резкость приходится поднимать средствами фотошопа.
Совсем
другое дело — съемка самого застеколья снаружи. Тут направление
рисующего света радикально меняется. Стекла начинают вести себя как
полупрозрачные зеркала, коварные и непредсказуемые для неопытного
наблюдателя. Дело в том, что глаз человека быстро адаптируется к любому
освещению. Из всех предметов, попадающих в поле зрения, мы выбираем для
себя что-то важное в данную секунду, наводим на него резкость
хрусталика и попросту не замечаем того, что происходит вокруг. А вот
глаз фотокамеры видит совсем иначе. Он видит все сразу: и важное и не
важное, и резкое и не резкое, и темное и светлое. Если фотограф не
наведет в хаосе застеколья осознанного порядка, то его ждет
разочарование. В
полуподвальном кафе на Монмартре я увидел парочку немолодых влюбленных.
Они трогательно держали друг друга за руки — воплощенная любовь. Я не
мог пройти мимо. Снимал не скрываясь, в упор, через двойное грязное
стекло. Мешавшие мне отражения в первом стекле я просто прикрыл левой
рукой, однако во втором — отчетливо читалась брусчатка мостовой. Картинка
получилась нерезкой и малоконтрастной. Впрочем, если проблемы с
контрастностью решаются одним движением мышки компьютера, то с
двоящимся, а местами даже троящимся изображением справиться было
трудно. В таких случаях можно попробовать усилить недостатки картинки
настолько, чтобы они превратились в достоинства. Я, например, создал
два дубль-слоя с разной прозрачностью, сдвинул их по горизонтали,
дважды размыл каждый: сначала по Гауссу, потом со сдвигом по
горизонтали. Стер в новых слоях все ненужные пикселы, оставив
максимальную резкость на главных героях и выделив таким образом главное
в кадре. Очень
часто при съемке зазеркалья выручает поляризационный фильтр. Во время
съемки ночной службы в Раифском монастыре я попытался совместить в
одном кадре лик Христа на плащанице, прикрытой стеклянным саркофагом, с
интерьером храма, отраженным в стекле. При этом лик спасителя терялся в
мешанине светлых пятен. Пришлось надеть поляризационник, который
потушил большую часть паразитных отражений, а те, что остались, на мой
взгляд, работают на восприятие сюжета, переплетая мистический мир с
миром реальным. Поляризационник
я всегда ношу с собой. Без него почти невозможно снимать витрины
магазинов. А ведь там за толстыми стеклами стоят подчас настоящие
произведения искусства. Если столкнуть в одном сюжете мир манекенов и
реальной городской суеты, можно получить довольно интересные картинки. В
моем кофре всегда есть набор фильтров. Кроме уже упоминавшегося
поляризационного, есть пластмассовый бесцветный прямоугольничек фирмы
Cokin и маленький тюбик с вазелином. «Тысяча первая ночь» снималась с
помощью этого волшебного набора. В начале режимного времени, когда небо
слегка потемнело, я поставил камеру на штатив и снял несколько дублей.
Затем смазал палец вазелином, вытер платочком и только после этого
нанес очень тонкий слой жира на прозрачный фильтр. Рисунок мазков может
быть произвольным, но я мазал крестиком. Когда граница между небом и
минаретами мечети начала исчезать, сделал повторную экспозицию. Прием
не нов. Его использовали фотографы уже полвека назад. Но сейчас
появилась возможность дозированного
воздействия вазелинового фильтра на конечное изображение. Прежде, при
съемке на слайд, этот процесс был в большой мере случайным. Приходилось
снимать много вариантов, а потом выбирать лучший. Сейчас можно легко
получить именно такую картинку, какую задумал. Я, например, снимал на
слайд Фуджи Астия 100 АСА. Формат кадра 6х6 см был выбран не случайно.
Его диктовала необходимость получения большого файла для печати
календарей и наличие у среднеформатных камер объективов с большой
передней линзой. На таких камерах хорошо виден эффект воздействия
вазелина на изображение уже при съемке. После сканирования кадр
был доведен с помощью фотошопа: поверх резкого исходника я наложил слой
с вазелиновым блюром и включил режим наложения overlay, потом подобрал
нужную прозрачность слоя, цвет мазков, насыщенность и, наконец, стер на
верхнем слое все мешающее восприятию сказки.
